Некраткие содержания ‒ это неочевидное в прозе и поэзии.
This project is maintained by nevmenandr
Маяковский фигура противоречивая. С одной стороны, он был официальным поэтом советской власти. Его не просто изучали в школе, цитаты из него вывешивались как транспаранты, он входил в пантеон советской мифологии вместе со Щорсом, Чапаевым и героями-панфиловцами. Поэма Маяковского о Ленине стала частью массового образа Ленина в исторической памяти.
Какие плакатные, афористические тексты у нас связываются с Лениным в первую очередь? «Учиться, учиться и учиться», это действительно высказывание вождя пролетарской революции из статьи «Попятное направление русской социал-демократии», написанной в конце 1899 и опубликованной в 1924 году. В год смерти Ленина. А вторая крылатая фраза — «Ленин и теперь живее всех живых». Ее придумал Маяковский. Риторический потенциал этой фразы виден хотя бы по тому, как часто на эту тему каламбурят острословы. Например, «Ленин жалеет всех живых». Или в эссе Виктора Пелевина «Зомбификация» есть такой ироничный пассаж:
Среди магических объектов, используемых аборигенами островов Океании, есть так называемый «рампа-рамп». Это особым образом высушенный мертвец колдун в специальном соломенном футляре («рампа-рампа» оплетают в солому примерно так же, как винную бутыль). Его хранят исключительно в вертикальном положении, прибивая или крепко привязывая к стене хижины. Если он сорвется со стены, хозяев ждут серьезные беды. Но пока рампа-рамп надежно закреплен, он обеспечивает семье удачу и процветание, а также связь с загробным миром.
Вот только неизвестно, живей он всех живых в деревне, или все же чуть-чуть мертвее.
А еще «Ленин жил. Ленин жив. Ленин будет жить». Это тоже Маяковский.
С другой стороны, вместе с демонтажем Советского союза статус Маяковского пошатнулся. Людям, вышедшим из советского строя стали навязываться негативные ассоциации и с Лениным, и с Маяковским. Третий закон Ньютона: действие рождает противодействие.
Это социально-политический контекст. А нас интересуют только тексты. Но в этом контексте в середине 80-х появляется книга «Воскресение Маяковского», разбирающая поэта как текст, делающая это бескомпромиссно, зло, в пику советской апологетике. Автор пишет: «Маяковского не было, вот и вся страшная тайна. Пустота, сгущенная до размеров души, до плотности личности — вот Маяковский». Это освежающий, небанальный и в чем-то зоркий взгляд на Маяковского, сегодня о нем тоже упомянем.
Но сначала о том, о чем все всегда говорят, когда речь заходит о Маяковском, а мы говорить не будем. Об отношениях Маяковского и Лили Брик, о стихах о советском паспорте, о «лесенке» как способе записи стихов.
Несмотря на мощную пропагандистскую атаку, Маяковский выстоял, в смысле — остался в каноне и в истории литературы. Сейчас он частый герой мемов. В новых идеологических условиях люди все же приняли, что поэт это талантливый, значительный и полной отмене не подлежащий. Правда, Маяковскому пришлось «потерять» большую часть написанного, потому что в светлое постсоциалистическое будущее взяли не всё. Из условных 10 томов осталось примерно полтора. Компромисс был в том, что вот до революции был правильный Маяковский, поэт-авангардист со своей песней, эту песню можно оставить будущим читателям, а после революции поэт наступил на горло собственной песне (тоже, кстати, афоризм Маяковского) и испортился, и это поэзия уже скучная, к прочтению не рекомендованная.
Почему Маяковскому удалось остаться, пусть и не полностью? Из-за силы его таланта? Сомневаюсь, что талант может быть в такой ситуации охранной грамотой. При желании он не помешает в глазах читателей сделать из гения злодея. Я думаю, выбросить Маяковского из культурной памяти не получилось, потому что его поэзия лучше всего, что было в нашей истории, обслуживает один специфический запрос.
Это запрос на резонанс с юношескими ощущениями, ощущениями, свойственными молодости, когда каждое твое чувство кажется большим и единственным, когда таким же большим и единственным кажешься самому себе ты, когда любовь представляется важнее комфорта, когда есть ощущение, что ты остался один на один с бездушным миром, и все это выглядит нетерпимо несправедливым, а значит, нужно бороться, бунтовать. Для всех этих ощущений у Маяковского есть слова, слова яркие, поэтические, а главное — не похожие на классические строки, как у Пушкина и Лермонтова, которыми индоктринируют за школьной партой:
Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!
Тексты не существуют в вакууме, Маяковский бунтует против устоявшихся поэтических форм, и этот бунт оказывается созвучен подростковому бунту против всего вокруг — родителей, школы, всех взрослых. Какая главная претензия подростков к старшим? Что их не понимают. У Маяковского буквально есть стихотворение, которое называется «Ничего не понимают»:
Вошёл к парикмахеру, сказал — спокойный:
«Будьте добры, причешите мне уши».
Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,
лицо вытянулось как у груши.
Но при условии не застрявшего развития это ненадолго. Как пела группа «Машина времени»: «всем бунтарям не хватает ума». А ума со временем все (или почти все) постепенно набираются.
Кстати, «Ничего не понимают» лингвист Роман Якобсон перевел на церковнославянский силлабическим тринадцатисложником:
Къ брадобрию приидохъ и рекохъ
Хоштѫ отьче да причешеши ми оуши.
Гладъкъ бысть нъ сталъ есть игливъ
Длъгомь ликомь акы крушька есть.
Книга «Воскресение Маяковского» была частью перестроечной пропагандистской кампании против поэта. Тем, кто симпатизирует Маяковскому, наверное, хотелось бы, чтобы книга была пустой и никчемной, как вообще нам хотелось бы думать про всякую пропаганду. Но нет, Карабчиевский — талантливый, цепкий и вдумчивый читатель. Среди прочего, он делает открытие, почему у Маяковского так много физиологичных образов с выворачиванием тела наизнанку или брутальным вскрытием организма. Вот ключевые мысли Карабчиевского:
Маяковский — поэт без воображения, две его основные идеи — ненависть и обида, он считает, что внутреннее геометрически находится внутри объектов, поэтому выворачивает их наизнанку, с кишками наружу, приёмы у него механистически повторяются, однообразны, революция избавила его (вовремя) от темы одиночества и дала направление ненависти, а ещё от жалобы и тем самым от духовности.
Спорить с этим сложно, хотя все это не делает Маяковского плохим поэтом. Скорее удары Карабчиевского направлены на то, чтобы превратить Маяковского в автора с неоднозначной репутацией, такого, любить которого как-то даже непристойно. То есть вы можете, если хотите, но в приличное общество с такими вкусами входить не следует.
Это действенно. Все мы сначала выбираем сторону сообразно нашим личным чувствам, а потом уже подстраиваем под «свою» позицию звучащие с разных сторон аргументы. Карабчиевский помогает читателям обратить внимание на то, за что Маяковского любить не стоит, а уже эта не-влюбленность даст возможность потом закрыть глаза на силу его образов и изобретательность обращения со словом.
Но Маяковского из истории русской поэзии, конечно, не выбросить. Не только потому что он многим нравится (особенно — до определенного возраста). Но и потому что он повлиял на многие другие тексты. Поэты-шестидесятники, очевидно, ему подражали. Например, когда Вознесенскому нужно было написать поэму о Ленине, он заимствует для нее и структурную схему, и метрику, и стилистику образности из соответствующей поэмы Маяковского.
Образ «гвозди бы делать из этих людей» звучит настолько по-маяковски, что эту строчку Николая Тихонова Маяковскому приписал Пелевин в «Священной книге оборотня». А кто бы не приписал? Это же чистый случай эффекта Манделы!
А судьба наследия Маяковского действительно намертво связана с посмертной судьбой Ленина. В книге «Посмотри в глаза чудовищ» фантастов Лазарчука и Успенского по воле авторов поэт Гумилев оставлен в живых, чтобы стать членом секретного магического ордена. Он приходит на квартиру к Маяковскому в 1930-м году, происходит скандал:
Воздух, что ли, рядом с Маяковским был такой: хотелось спорить, скандалить, обличать… Но я твердо решил быть добрым. Добрым. Во что бы то ни стало — только добрым.
Но добрым быть не получилось. На Гумилева что-то воздействовало:
Я огляделся. Как загнанный леопард. Да, вот оно: на стене висел фотографический портрет Непогребенного. Как имя его препятствовало моему проживанию в Петербурге, так и лицо сейчас — раздражало, мешало сосредоточиться, мешало понять собеседника, услышать его.
В итоге между Маяковским и Гумилевым происходит дуэль, и Маяковский погибает. И все из-за портрета Ленина, который и в самом деле висел у Маяковского в комнате. «Непогребенный» — это он.
Финальная цитата. Эти стихи Маяковский, по его собственному признанию, из беловика вычеркнул. Но потом все же опубликовал их в другом контексте, не в связи со стихотворением, для которого они были написаны, и тем самым избавив от забвения. Из этого видно, насколько они нравились ему самому:
Я хочу быть понят родной страной,
а не буду понят —
что ж?!
По родной стране
пройду стороной,
как проходит
косой дождь.