Некраткие содержания ‒ это неочевидное в прозе и поэзии.
This project is maintained by nevmenandr
Почему подкаст называется «Некраткие содержания»? Вероятно, у меня есть какие-то претензии к кратким пересказам, и я не хочу с ними ассоциироваться. Между тем, краткие пересказы помогли тысячам школьников и студентов сдать экзамены. Или нет? Об этом мы сегодня и поговорим.
Краткие пересказы нужны для облегчения учебы. Курсы по литературе предполагают, что учащийся прочтет много книжек, и сможет подтвердить это на экзамене. Попутно скажу, что хорошо ориентироваться в литературе вовсе не значит прочесть много книг, хотя бы потому что в одной и той же книге все мы читаем что-то свое. Хорошо ориентироваться в литературе — это понимать принципы существования литературы и уметь мысленно разворачивать текст в богатую объемную модель.
Но в процессе учебы нужны какие-то простые и понятные, прозрачные критерии освоения учебного курса. Скажем, ученик, который прочтет 50 книг, получит «отлично», а который прочтет 40 книг, получит «хорошо».
А как проверить, прочел ученик книгу или нет? Пока не придумали ничего лучше, чем задать ему на экзамене проверочные вопросы. Самое очевидное и простое — если вопросы эти будут касаться сюжета, происходивших в книге событий. Эти события не изолированы в книге, они сцеплены, без одного, вероятно, не было бы и другого, вероятность, что ученик прочел про них, а потом забыл, минимальна. Не знает — значит, не читал.
И так вся книга сжимается до своего сюжета, остальное в иерархии ценностей уходит куда-то вниз, становится неважным. И это, конечно, печально.
Важен ли сюжет в романе? Важен. Но то, что книга создается бессюжетной, то есть бессобытийной, тоже важно, а такую не перескажешь. Сейчас если чего-то нет в интернете, то этого не существует вовсе, про это никто не знает и не узнает. Если книги нет в учебном курсе и в сборнике кратких содержаний, ее шанс на известность тоже понижается. Не будет известной — останется непрочитанной. Как «Истинная жизнь Себастьяна Найта» Набокова. Там же нечего пересказывать, книга сама по себе сокращенный пересказ биографии главного героя. А если даже и пересказать, то потеряется нечто более важное — детали.
Из деталей соткано полотно литературного повествования, детали двигают сюжет, детали поясняют, что на самом деле происходит, детали описывают нам героев.
Что говорится в кратком пересказе «Станционного смотрителя»?
В Петербурге Вырин поселился у своего сослуживца, быстро узнал, где живёт Минский, явился к нему и попросил отдать дочь, ведь он ею уже насытился. Гусар понимал, что виноват перед смотрителем, и попросил у него прощения, но Дуню не отдал, сказал, что она любит его и давно отвыкла от прежней жизни.
Плоская мелодраматическая история — униженный отец приезжает просить назад свою дочь у коварного похитителя. А что там происходит на самом деле?
Но смотритель, не слушая, шел далее. Две первые комнаты были темны, в третьей был огонь. Он подошел к растворенной двери и остановился. В комнате, прекрасно убранной, Минский сидел в задумчивости. Дуня, одетая со всею роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седле. Она с нежностью смотрела на Минского, наматывая черные его кудри на свои сверкающие пальцы.
Дуня — наездница, она хозяйка положения. Скорее всего, это не Минский похитил ее у смотрителя, а она сама убежала, потому что ей никогда особенно не улыбалось прожить всю жизнь на станции, не зря же она, когда гусар приехал, «шила себе платье», то есть готовилась к обновлению жизни. Теперь это платье превратилось во всю роскошь моды. Но даже если поначалу она была ведомой, теперь это точно не так, ведомый — Минский. Мы не знаем, в чем была его задумчивость, может, он сам не понимает, как оказался в ловушке, захлопнутой миловидной сельской девушкой.
История переворачивается с ног на голову, это уже не Минский коварный похититель, отнявший у смотрителя его единственное богатство, это Дуня ведущий персонаж всей повести, которая вершится по ее воле. Но это так только в тексте, из сокращенного пересказа вы этого не узнаете.
А еще в пересказанной истории вы не поймаете резонанса со своей жизнью. Вот цитата из «Рождественских каникул» Сомерсета Моэма, любимого автора тех, кто изучает английский, потому что его задают для домашнего чтения:
Полчаса спустя Чарли, не в самом парадном смокинге, с особым удовольствием, сел за стол в стиле чиппендейл с отцом в бархатном пиджаке, с матерью в свободного покроя розовато-лиловом шелковом платье и с Пэтси, как и положено девице, в розовом шифоне.
За что здесь цепляется взгляд? За мебель в стиле чиппендейл. Действительно, была такая мебель, и ее название спровоцировало появление диснеевских персонажей — спасателей-бурундуков с такими именами. Если вы смотрели этот мультсериал в детстве, у вас это слово отзовется при чтении, появится эмоциональный контакт с текстом. Но не появится, если вы читаете краткое содержание, там этого слова не будет.
Еще немного о диснеевских ассоциациях, обогащающих наш эмоциональный опыт при чтении. Вот «Тайная история» Донны Тарт:
Мне почти нечего добавить к этим воспоминаниям, кроме, пожалуй, определенного настроения, которым были проникнуты почти все мои детские годы, — чувства подавленности, связанного с воскресными сериями «Чудесного мира Диснея». Воскресенье было грустным днем (рано в постель, завтра в школу, я постоянно боялся, что наделал в домашней работе ошибок), но когда в ночное небо над залитыми светом башнями Диснейленда взмывал фейерверк, меня охватывала настоящая тоска. В такие минуты я думал, что мне никогда не выбраться из безотрадной круговерти школы и дома.
Мне очень знакомы эти чувства. Действительно, воскресенье было днем тревожности от надвигающейся недели в школе, и диснеевские мультики по воскресеньям прочто увязывались с этой тревожностью. В этот ассоциативный ряд встраивался еще и запах глаженного белья, абстрактно приятный, но контекстуально дискомфортный. Мама гладила чистое белье в воскресенье после пятничной стирки. И этот запах тоже напоминал, что завтра в школу, и по времени его появление примерно совпадало со вторым диснеевским мультиком. Словом, мне проще ассоциировать себя с персонажем романа, я проживаю его воспоминания как свои, у меня больше эмоциональная вовлеченность.
В «Потерянном доме» Александра Житинского:
Она думает, что владение романской филологией даёт ей возможность рассуждать о том, как готовить плов.
Одна фраза, которая никогда не попадёт ни в один пересказ (впрочем, пересказов Житинского и не бывает — его не изучают в школе), но в которой столько внутренней драмы и высокий накал страстей вокруг социальной коллизии. В нее вступают образование и бытовые навыки. Насколько прокаченность в одном дает очки в другом? Нинасколько, но вокруг столкновения этих идей возникает определенное напряжение. По пересказу вы это напряжение не почувствуете. А зачем вообще литература, если не чувствовать напряжение? Вы теряете что-то главное.
Сюжет, рассказанный в литературном произведении, имеет законченный характер. У него есть начало и конец. Это как что-то, у чего есть результат, а результат может обесценить процесс.
Вот как футбольный матч. Если уже известно, кто выиграл и с каким счетом, имеет ли смысл его смотреть? Любители смотрят и пересматривают. Там же не только голы, там индивидуальное мастерство, обводка, командный дух, умение защищаться, силовые приемы, скорость. Красота футбола не только в результативных моментах, а красота литературы не только в событиях.
Это легко подтвердить наличием таких литературных жанров, которые не поддаются пересказу: лирическое стихотворение или бессобытийный роман XX века, например, «В поисках утраченного времени». Если бы литература сводилась только к рассказу и пересказу, то эти жанры не существовали бы.
Анекдот:
Разговаривают двое приятелей. «Вот все говорят: «Карузо! Карузо!» А я послушал — так ничего особенного» — «Вы слышали Карузо?!» — «Нет. Мне Рабинович напел».
В чем шутка? В том, что некоторая ценность рассматривается в условиях, когда она лишена своих главных преимуществ. И с литературой в кратком пересказе так же.