О повести И. Савельева
Опубликовано в журнале «Гипертекст» (2004, №1)
Те, кто интересуется литературной жизнью Уфы, конечно же, уже давно ознакомились с повестью Игоря Савельева «Бледный город». Судьба (не иначе, в лице самого бога литературы Вэнь-чана) распорядилась, чтобы этот опус был напечатан в одном из флагманов российских периодических изданий — журнале «Новый мир», что, конечно же, несомненный успех и для автора, и для русскоязычной башкиркой литературы, объявлявшейся на страницах «Нового мира» только в лице, пожалуй, Мустая Карима.
Сам факт публикации в «Новом мире» не может не программировать восприятие: как же! напечатано в самóм «Новом мире» — это же не фунт изюму! Но у тех, кто прочел повесть до того, как стало известно о ее небывалом успехе в московских литературных кругах, осталось свое, беспристрастное мнение, содержащее оценку, независимую от издательской конъюнктуры
Такое мнение тоже может быть ценно.
Размышляя о повествовательном тексте, первым делом вспоминаешь, что написано. То есть то, как строится сюжет. Сюжет в «Бледном городе», прямо скажем, из разряда набивших оскомину. Попросту говоря — мелодраматическое клише. Когда писатель считает, что ему есть что сказать миру и заводит повествование о том, как два человека разного полу встречаются вечером, а поутру между ними происходит следующий разговор:
— Ты… хочешь сказать… завтра… уже сегодня!.. мы — расстанемся?! (Х)
мне хочется зевнуть и съесть тридцать пятый чизбургер.
Само по себе это, может быть, еще не приговор, ведь множество великих памятников мировой литературы создано на основе вечных нарративных схем, даже в «Федре» Расина древние египтяне узнали бы известный им сюжет. Сюжетов вообще ограниченное количество. Но в сюжете, во-первых, могут быть талантливо расставлены акценты, заставляющие видеть уже тысячу раз описанное в новом, неоткрытом доселе свете. Ни на что подобное рассматриваемой повести претендовать не приходится. Происходящие события выглядят механистическим литературным приемом, призванным хоть как-то соединить лоскутное полотно повествова-
ния. Собственно, внимание автора сильно оттянуто с непосредственно рассказа о героях на какие-то несвежие анекдоты о городе Уфе, будто бы Савельев гнался за двумя зайцами, одного из которых звали Художественное произведение, а другого — Этнографические записки. Поспеть ни за одним не удалось.
А во-вторых, очень важно, как написано. То есть стиль автора.
Стиль — это очень тонкая материя. Она трудно поддается объяснениям и понятным описаниям. Тяжело растолковать, почему слова, казалось бы, в языке одни и те же, но в разных сочетаниях они дают зачастую противоположный эффект. Это как с нотами в музыке: появляясь в различных вариациях, одни и те же звуки дают в одном случае Прокофьева, а в другом — Катю Лель.
Так вот чувство стиля Савельеву безбожно изменяет.
Видимо, этот вопрос гложет каждого, кто сел за лист бумаги: с чего же начать? Логика подсказывает, что с древних времен. Итак, одного звали Пимен, а второго — Никон. Неплохой зачин для повести, правда?* (I)
Плохой, откровенно говоря. Никудышный зачин. Рассказчик подобным образом постоянно заигрывает с читателем, теряя всякое достоинство. Каждый раз, ввернув что-нибудь с его точки зрения остроумное, он панибратски подмигивает и как бы (а иногда и не «как бы», а как в приведенной цитате — напрямую) спрашивает: «Ну что? Молодец я? Ведь правда здорово?» В такие моменты хочется переспросить: «А может, вы нам еще и гопак спляшете?» Таких моментов, в которых человеку, наделенному литературным слухом, слышится, как куском пенопласта возят по стеклу, в повести великое множество.
В этом же ряду стоят навязчивые цитаты из классиков:
Всё это говорит нам «о вечном примирении и о жизни бесконечной». Иван Сергеевич Тургенев. (VIII)
Если бы не очевидный налет пошлости в таких «интертекстах», огорчало бы только одно: отсутствие ссылок с указанием тома и страницы.
Подзаголовок «повесть про автостоп», как кажется, вскрывает главное желание автора — «бытописать» модное нынче в России явление hitch-hiking. Что же, это похвальное начинание. Не ясно одно: зачем было придавать бытописательству иллюзию художественной формы? От того, что автостоп пользуется сейчас в России большой популярностью, «повесть» Савельева нисколько не выигрывает как литературное произведение.
И это не только мое частное мнение. Я и многие мои коллеги — филологи, литературные редакторы, люди просто любящие и знающие изящную словесность, не сговариваясь сошлись во мнении, что повесть эта откровенно слаба и малохудожественна, так что трудно понять, чем руководствовалось жюри премии «Дебют», благодаря которой текст повести попал в редакцию «Нового мира». Здесь, конечно, не место выдвигать версии по поводу того, какими путями сочинение Савельева оказалось в short-list премии — не нам оспаривать божественную волю. Тем более — волю бога литературы Вэнь-чана.
Сожалеть стоит о другом: о том, что, возможно, именно Савельев станет воплощать для российских культурных кругов уфимскую литературу. Не зря вновь и вновь приходится вспоминать, что в «Новом мире» не было замечено других авторов — наших земляков, кроме М. Карима. В этой связи мне вспоминается, как академик А. А. Зализняк в своей статье о «трудах» Анатолия Фоменко сожалел, что если раньше гордое имя великой науки математики ассоциировалось у гуманитария с выдающимися работами Колмогорова, то в нашу эпоху «рапсодии распада» математика отождествляется с псевдоисториком Фоменко.
Орехов Б. В. Бледный «Бледный город» // Гипертекст. — 2004. — № 1. — С. 10–11.
@article{orekhov2004bledny,
entrysubtype = {magazine},
title = {Бледный «Бледный город»},
edition = {Гипертекст},
author = {Орехов, Борис},
date = {2004},
number = {1},
pages = {10--11},
url = {https://nevmenandr.github.io/portfolio/html/2004/bledny/},
langid = {russian}
}
Here are some more articles you might like to read next: